Публикации

Liberalism in Russia is one of the most complex, multifaced and, indeed, controversial phenomena in the history of political thought. Values and practices traditionally associated with Western liberalism—such as individual freedom, property rights, or the rule of law—have often emerged ambiguously in the Russian historical experience through different dimensions and combinations. Economic and political liberalism have often appeared disjointed, and liberal projects have been shaped by local circumstances, evolved in response to secular challenges and developed within often rapidly-changing institutional and international settings.

This third volume of the Reset DOC “Russia Workshop” collects a selection of the Dimensions and Challenges of Russian Liberalism conference proceedings, providing a broad set of insights into the Russian liberal experience through a dialogue between past and present, and intellectual and empirical contextualization, involving historians, jurists, political scientists and theorists.

The first part focuses on the Imperial period, analyzing the political philosophy and peculiarities of pre-revolutionary Russian liberalism, its relations with the rule of law (Pravovoe Gosudarstvo), and its institutionalization within the Constitutional Democratic Party (Kadets). The second part focuses on Soviet times, when liberal undercurrents emerged under the surface of the official Marxist-Leninist ideology. After Stalin’s death, the “thaw intelligentsia” of Soviet dissidents and human rights defenders represented a new liberal dimension in late Soviet history, while the reforms of Gorbachev’s “New Thinking” became a substitute for liberalism in the final decade of the USSR.  The third part focuses on the “time of troubles” under the Yeltsin presidency, and assesses the impact of liberal values and ethics, the bureaucratic difficulties in adapting to change, and the paradoxes of liberal reforms during the transition to post-Soviet Russia. Despite Russian liberals having begun to draw lessons from previous failures, their project was severely challenged by the rise of Vladimir Putin. Hence, the fourth part focuses on the 2000s, when the liberal alternative in Russian politics confronted the ascendance of Putin, surviving in parts of Russian culture and in the mindset of technocrats and “system liberals”. Today, however, the Russian liberal project faces the limits of reform cycles of public administration, suffers from a lack of federalist attitude in politics and is externally challenged from an illiberal world order. All this asks us to consider: what is the likelihood of a “reboot” of Russian liberalism?

Казимира Малевича обычно представляют революционером и иконоборцем, но не богопочитателем. Тем не менее, это две стороны интеллектуальной активности Малевича, как показывает анализ его теоретического наследия. В статье Малевич представлен не столько как теоретик искусства, сколько как религиозный мыслитель, эклектически сопоставляющий классические философские и теологические темы в своих размышлениях. Интересно также то, что Малевич сознательно отмежевался от “книжной культуры” для того, чтобы самостоятельно мыслить. Поэтому интересно, как в его творчестве вырастают классические философские проблемы, в начале ХХ века выглядящие “ниспровержением устоев” (Бенуа). Сегодня Малевич остается непонятым теоретиком: православная общественность, считает его “поклонником Дьявола”, современные художники и арт-критики настойчиво игнорируют его философские и религиозные размышления. Малевич развивает учение супрематизма, в котором нашли отражение как платоновский мир идей, так и онтологическое доказательство бытия Бога. В статье также показано, что теоретическая база, которую Малевич подвел под супрематическую живопись (и в частности, в отношении “Черного квадрата”) связана с темой света в византийском богословии. Бог как совершенство, воссиявший в свете своей славы - этими словами можно кратко описать предмет размышлений в супрематизме Малевича.   

Цель монографии - рассмотреть понятие трансцендентного в широком философском смысле в контексте его проявления в опыте. Название монографии отсылает к пониманию эстетики, на которое ссылается Джон Мануссакис в книге “Бог после метафизики. Богословская эстетика” (2007, рус. пер. 2014). Он подчеркивает, что термин “эстетика” не имеет ничего общего с прекрасным, как принято рассматривать в соответствующей философской дисциплине. Он обращается к изначальному смыслу греческого глагола айстаномай: воспринимать посредством чувств, как его употребляет и Кант в первой Критике. Анализируя платоновскую философию в книге “Созерцание и созерцательная жизнь по Платону” (1936, рус. пер. 2007), Анри-Жан Фестюжьер заключает, что, в противоположность видимой форме αἰσθητὸν, чувственного, εἰδος – ἰδὲα – есть неизменная, вечно тождественная форма бытия в себе, и она невидима. Таким образом, “эстетика трансцендентного” рассматривает, как трансцендентное проявляет себя в том, что может быть воспринято в чувственном опыте, даже если оно формулируется через математические формулы, компьютерные коды или философские схемы.

В статье рассматривается использование флорентийским философом-платоником Марсилио Фичино (1433—1499) понятия λόγοι σπερματικοί, буквально означающего «семенные логосы», которое он почерпнул из известных ему платонических и стоических источников.  Он использует такие выражения таких, как: semina rerum, semina formarum, rationes seminales, seminarium mundi, ratio seminaria mundi — для обозначения связей, существующих между формами материальных вещей и идеями в Уме. Согласно Фичино, Мировая Душа внедряет в вещи подлунного мира формы и силы посредством семенных логосов, которые при этом как медиальные сущности сохраняют связь с миром надлунным и умопостигаемым.  Несмотря на то, что учение о семенных логосах имело исходно стоическое происхождение, для Фичино обращение к нему, вероятно, было легитимировано именно авторитетом Плотина. Последний неоднократно использовал «семена» в качестве метафоры для умопостигаемых сущностей. Однако стоическое понимание «семенных логосов» как такого начала, что имманентно содержится в вещах и с необходимостью предопределяет их изменение, Плотин достаточно последовательно критиковал. Для Фичино использование эмбриологической метафорики и прямых аналогий между действием порождающей силы в теле человека и в «теле» мира также служат объяснению, как чисто умопостигаемая сущность (Душа мира) порождает вполне материальные вещи. В статье показывается, как семенные логосы соотносятся с другими медиальными сущностями (spiritus, daemones) в философии флорентийца.

Раскрываются способы обсуждения войны в современном российском православии

В статье рассматривается использование исторических аргументов в работах разных лет Кв. Скиннера и Ф. Петтита. Показывается, что апелляция к одним и тем же историческим реалиям и их интерпретация имеют разный эпистемический статус в исследованиях, тяготеющих к дисциплинарному полю интеллектуальной истории и политической философии соответственно. 

П. Бурдьё заимствует ряд идей и концепций Г.В. Лейбница и применяет их в своей теории социального пространства на систематической основе: лейбницианские теории реляционного физического пространства, реальной дефиниции, предустановленной гармонии становятся взаимосвязанными мыслительными средствами эмпирической социологии. В статье предпринимается попытка истолковать эпистемологическое значение того факта, что концепции Лейбница оказались плодотворны в социологии Бурдьё. Реальная дефиниция реляционного социального пространства не есть ни непосредственное отражение социальных структур, ни чисто формальные операции косвенного математического построения социального пространства, которые можно было бы отбросить по достижению результата. Построение реальной дефиниции входит в ее результат. Объективность этой дефиниции состоит не в том, чтобы достигнуть реальности «вещей самих по себе», а в том, чтобы в постепенно выстраиваемой системе чисто имманентных, чувственных знаков, в числовых зависимостях и специальных терминах, выразить генезис чисто трансцендентных, недоступных простой рефлексии социальных отношений.